«жидомасонской верхушки Советов». Ненависть к той власти, что была в Москве, сочилась из каждой строчки. Павел хорошо знал эту публику. Бывшие жандармы грозились увешать большевистскими вождями все фонарные столбы на нынешней улице Горького, а прежде – Тверской. Им вторили истеричные дамы, давно разменявшие дворянскую честь на харбинской панели. В ура-патриотическом порыве они были готовы принести себя в жертву «коммунистическому быдлу» ради спасения оскверненного Отечества. О том, что это Отечество не смогли поделить между собой их амбициозные мужья – царские министры и генералы, дамочки как-то упускали из виду. Читать это печатное варево, обильно сдобренное клеветой, было неприятно, но разведчик – это прежде всего выдержка, хочешь не хочешь, а «мина» должна быть подходящей. К тому же газета служила сигналом для резидента.

Павел отложил «Харбинский курьер» на край стола и закрутил головой по сторонам. Эти его движения не остались незамеченными. Не прошло и минуты, как, картинно поигрывая подносом, к столику подскочил официант. Прежде всего на стол, без особого, правда, почтения, была выставлена запотевшая бутылка «смирновской», той самой, что выпускалась с 1863 года по волшебным рецептам предприимчивых братьев Ивана и Петра Смирновых, поставщиков Императорского двора. Вслед за ней появились разнокалиберные тарелочки, миниатюрные чашечки и непременные в китайском ресторане резные палочки для еды – куайцзы.

От закуски исходил дразнящий аромат, но Павел решил подождать резидента. Тот, пунктуальный во всем, немного задерживался, но оснований для беспокойства пока не было. Чтобы убить время, Павел, похрустывая орешками, любовался рекой. В лучах заходящего солнца она казалась серебряной. На правом берегу высилась гряда холмов, поросшая буковым лесом. Это место было ему хорошо знакомо. Там, в лесу, пряталась небольшая русская церквушка. Несколько лет назад, когда еще был жив отец, они брали лодку, переплывали реку, поднимались вверх по обрывистому берегу – и попадали в совершенно иной мир.

Потрескивание восковых свечей, сладковатый запах ладана, глуховатый голос старенького дьячка – что еще нужно для русского человека? Повзрослев, Павел понял, почему в глазах отца светилась печаль. Бывало, он часами простаивал у алтаря, а потом долго сидел на лавке перед святым источником. Еще бы, здесь многое напоминало их подмосковное поместье.

Из поколения в поколение Ольшевские верой и правдой служили России, но Великая смута 1917 года, подобно урагану, волной пожаров и погромов пронеслась по стране, сокрушила вековые устои, посыпала пеплом забвения могилы великих предков, вырвала с корнем и швырнула за границу целые династии. Кровавое колесо Гражданской войны прокатилось по многострадальной земле от Бреста и до Владивостока. Никто не остался в стороне.

Сполна испила горькую чашу и их семья. В Царицыне от тифа умерла мать, в Омске пьяная солдатня вначале надругалась, а затем до смерти забила старшую сестру, младшего брата в забайкальских степях скосила холера. Петр Ольшевский, отец, мстил жестоко, как и подобает присягавшему на верность царю и Отечеству офицеру русской армии. Во всем старался походить на него и Павел, несмотря на совсем еще юный возраст, служивший под началом отца. Но на смену полупьяным революционным ордам пришла организованная Красная армия. Новый революционный порядок приобретал в стране все более осмысленные черты.

…Последние сто километров до границы с Монголией были для них особенно трудны. Конники Иеронима Уборевича, бывшего подпоручика царской армии, артиллериста, преследовали их по пятам, косили пулеметным огнем, рубили шашками раненых, а тех, кто уцелел, связывали колючей проволокой и сбрасывали в реку. Глубокой ночью остатки отряда, чудом вырвавшись из кольца, захватили Соловьевку. После свирепой расправы с десятком красноармейцев, попавших в плен, они ушли за границу.

В память Павла намертво врезался пронзительный скрип ветряка, на крыльях которого были распяты еще живые бойцы. Вот уже несколько лет его мучили одни и те же вопросы: почему люди одной по преимуществу веры так безжалостно уничтожали друг друга? почему тысячи русских вынуждены были искать спасение на чужбине? почему те, кто остался, спешили отречься от прошлого, заново переписывали свою историю?

Судьба занесла их с отцом в Харбин. Основанный в 1898 году, когда началось строительство Китайско-Восточной железной дороги, этот город казался русским. По крайней мере, до 1932 года, пока в него не вошли японские войска. Однако не всем здесь жилось одинаково хорошо. Многие, не выдержав унижения нищетой, пускали себе пулю в висок; другие топили тоску по родине в водке; третьи, наоборот, богатели, сколачивая капитал из ничего, буквально из воздуха. Но каждый, каждый из них лелеял в душе одну надежду – когда-нибудь вернуться домой, в далекую растерзанную Россию.

Шли годы, Россия менялась, и Павел знал это. Советская власть крепла, изменились и люди, представляющие ее. В 1924 году после восстановления советско-китайских дипломатических отношений в Харбине было открыто советское Управление КВЖД. При Управлении работала молодежь, в том числе студенты. Первая встреча с ними произошла на спортивной площадке русского лицея. Павел с ребятами с азартом гонял по полю шитую-перешитую «трехклинку». Четверка крепких парней наблюдала за ними. После игры разговорились, но разговор завершился жестокой дракой. Кто-то из советских вскользь сказал, что учился во Владивостоке, на восточном факультете университета. По понятным причинам это взорвало Вадима, товарища Павла, который родился во Владивостоке и отец которого погиб в 1922 году, когда на город наступала народно-революционная армия Дальневосточной республики. Дрались молча, до большой крови, пока их не разогнали преподаватели лицея.

Спустя месяц Павел неожиданно столкнулся с той же четверкой у билетной кассы в синематограф Ягужинского, давали какой-то фильм с томным красавцем Рудольфе Валентино. Сжав кулаки, он приготовился защищаться, но это оказалось излишним. Сергей, самый старший из них, миролюбиво хлопнул его по плечу и предложил пойти в кино вместе. В Павле проснулось любопытство. В этих ребятах было что-то такое, что, подобно магниту, тянуло его к ним.

Когда сеанс закончился, они долго бродили по улицам вечернего Харбина. Павел с жадным интересом слушал рассказы о новой России. Пусть чужими глазами, но он впервые увидел совершенно другую страну, непохожую на ту, которую помнил. Эта новая Россия вызывала симпатию. Она восстала из послевоенной разрухи, она строилась, она была молода, а молодость всегда притягательна.

На этом их знакомство не завершилось. Они встречались, и не однажды. Вскоре жаркие споры продолжились на квартире Ольшевских. К радости Павла, в них принял участие и отец. Четыре месяца общения с ребятами перевернули жизнь Ольшевских, но студенческая практика подошла к концу, и новые друзья Павла уехали.

Прошло два года. Однажды в дверь Ольшевских постучали. Это оказался Сергей. После окончания университета он получил должность представителя советского торгпредства в